– Перестань,– сказал Жиль.

Прошло уже две недели с тех пор, как Жиль приехал из Парижа, а он еще нигде не бывал, если не считать утренних поездок с Одилией за покупками в соседний поселок. Его судьба словно остановилась: ему казалось, что отныне он всю жизнь будет нежиться на солнце, днем любить Натали, а вечерами мечтать. Мысль, что через два месяца он станет редактором международного отдела газеты, будет занят по горло и начнет в такой же мере беречь свое время, в какой сейчас его растрачивает, и что время это будет пролетать в сером круговороте Парижа, казалась ему просто нелепой. Впрочем, он даже не думал об этом, так как всегда очень легко относился к проектам на будущее. Проснувшись, он решал лишь самые простые вопросы: идти ему с Флораном удить рыбу или не идти, в каком настроении приедет Натали, будет она нежна или требовательна и сможет ли он сам починить обвисший ставень в их жаркой спальне. Иногда, читая газету, он принимался размышлять, что может толкнуть человека на то, чтобы разрезать своего ближнего на восемнадцать кусков, и делился своим недоумением с Одилией, которая от ужаса начинала пронзительно кричать, как павлин, а Флоран по своему обыкновению прибегал к мимике и жестам: постукивал себя пальцем по лбу или делал из галстука петлю-удавку и затягивал ее. Короче говоря, Жиль был счастлив, более того – он сознавал это и с мужской гордостью повторял это Натали на разные лады. «Подумай только,– говорил он,– подумай только: всего два месяца назад я был конченым человеком, а теперь я так счастлив…» Казалось, он сам не мог поверить своему счастью, и это смешило Натали, а когда он добавлял: «И все благодаря тебе», у нее быстро-быстро трепетали ресницы.